«Невидимый крюк»: чему пираты могут научить нас в экономике

Американский экономист Питер Лисон относится к поколению сторонников Австрийской школы, профессиональное становление которого пришлось на мировой кризис 2008 года. «Великая рецессия» показала наиболее уязвимые места глобального рынка и вызвала спрос на поиски радикальных альтернатив. Одной из них стали идеи «австрийцев», способствовавшие в том числе рождению криптовалют.

В книге The Invisible Hook: The Hidden Economics of Pirates Лисон изложил свое видение наиболее эффективных социально-экономических отношений, приведя в качестве позитивного примера сообщества пиратов XVIII века. ForkLog предлагает ознакомиться с основными аргументами, которые приводит автор этого не бесспорного, местами провокационного, но все же познавательного труда.

В 1759 году шотландский просветитель Адам Смит опубликовал книгу «Теория нравственных чувств». Только при жизни автора она выдержала шесть переизданий, став одним из самых влиятельных «вольнодумных» сочинений своего времени. Хотя труд Смита был посвящен прежде всего этике, один образ из этой книги прижился в политэкономии:

«Одни богатые избирают из общей массы то, что наиболее драгоценно или редко. В сущности они потребляют не более, чем бедные. […] По-видимому, какая-то невидимая рука заставляет их принимать участие в таком же распределении предметов, необходимых для жизни, какое существовало бы, если бы земля была распределена поровну между всеми населяющими ее людьми».

Со временем эта расплывчатая метафора расширилась до более однозначной формулировки — «невидимая рука рынка». Этот термин и в наши дни активно используют как сторонники экономического либерализма, так и их оппоненты, ставящие под сомнение свободный рынок как безусловное благо.

Для анархо-капиталиста Питера Лисона «невидимая рука» — однозначно лучшая из возможных форм товарно-денежных отношений. В своем описании экономики пиратства он отталкивается от метафоры Адама Смита, вводя собственный термин «невидимый крюк». Согласно Лисону, эти понятия имеют два фундаментальных отличия:

Хотя экономика «невидимого крюка» носит очевидно криминальный характер и не укладывается в общепринятые представления о товарно-денежных отношениях, Лисон указывает на свойства, роднящие ее с традиционным рынком:

Становление пиратской экономики Лисон, вслед за рядом историков, связывает с реалиями рынка XVIII века. В эпоху противостояния империй морской флот был ведущей силой мировых держав. При этом условия рынка создавали неадекватный перекос между оплатой труда офицерского состава, капитанов кораблей и рядовых матросов.

Последние были дешевой и совершенно бесправной рабочей силой. Доход от тяжелого и зачастую опасного труда для моряков составлял от £15 до £33 в год (от ~$6500 до ~$11 500 в пересчете на наши дни). Верхний предел этого диапазона приходился на военные годы, когда служащим полагались надбавки за участие в боевых действиях. В мирное же время рынок труда был переполнен. Если соискателю и удавалось попасть на судно, работал он за минимальную плату, несопоставимую с доходами, которые работник приносил казне.

Пиратство в таких условиях служило неплохой альтернативой. Моряк имел возможность заниматься тем трудом, который хорошо знал, получая за это большую выручку. Так, в 1722 году команда капитана Джона Эванса награбила на £9000, а каждый ее участник стал богаче на £300, заработав в 10 раз больше, чем на торговом флоте в военное время.

Другой привлекательной стороной «невидимого крюка» было «политическое» устройство пиратского судна. Если на королевском флоте матрос не имел права голоса и мог подвергнуться самым суровым наказаниям по прихоти капитана с неограниченной властью, то в коллективе морских разбойников ситуация была противоположной.

Лидера назначали прямым голосованием и простым большинством. Избрание накладывало на капитана не только власть, но и ответственность. При малейшем недовольстве подчиненные могли назначить своего рода процедуру импичмента, которая также проводилась голосованием.

Все эти преимущества в глазах многих компенсировали один существенный недостаток: деятельность пиратов находилась вне закона, и для многих участников этой экономики карьера заканчивалась на эшафоте.

Несмотря на очевидную аморальность пиратского промысла и его закономерный разгром, Лисон считает, что для своего времени «невидимый крюк» был не только справедливой, но и прогрессивной социально-экономической системой. Некоторые ее элементы он находит актуальными и для наших дней.

Одним из главных достижений «невидимого крюка» Лисон называет преодоление так называемого парадокса власти. Его можно сформулировать следующим образом.

Поскольку каждый индивид руководствуется прежде всего достижением личной выгоды, людям необходима власть — гоббсовский «Левиафан», который следит за тем, чтобы конкурирующие члены общества не вредили друг другу. Но власть — это не абстракция, она состоит из живых людей, которые, как и все, преследуют личную выгоду. В результате возникает парадокс: «По определению власть достаточно сильна, чтобы ограничивать себя, а также достаточно сильна, чтобы нарушить эти ограничения, когда это удобно». Самые крайние формы «парадокса власти» Лисон обнаруживает в самых неблагополучных африканских государствах современности:

«Никем и ничем не ограниченные правители в этих странах обогащаются за счет граждан, становясь все богаче, в то время как граждане становятся все беднее. […] Хищническое поведение правителей формирует у граждан стремление к сотрудничеству ради взаимной выгоды. Если лидеры собираются забрать себе почти все доходы от производства и обмена, зачем вообще заниматься производством и обменом? Возникающий в результате спад обедняет общество».

Как уже говорилось выше, пираты охотно использовали право голоса не только для назначения капитана, но и для снятия его с поста, если он не оправдал их ожиданий. Система сдержек и противовесов четко ограничивала функции формального главы сообщества. Когда избранный лидер отказывался идти на рискованное предприятие, пока большинство рядовых было готово пожертвовать жизнью или здоровьем ради возможной выгоды, его оперативно лишали полномочий.

Простое, но эффективное решение «парадокса власти» имело и социальные последствия. У капитана пиратского корабля не было никаких привилегий, кроме повышенного жалования и собственной каюты. В остальном ему приходилось разделять быт с рядовыми матросами: питаться той же пищей в том же объеме, как и они, и быть готовым к тому, что даже ночью его может разбудить любой подчиненный, решивший обсудить личные или коллективные вопросы.

Не менее важным успехом «пиратской демократии» было разделение властей. Хотя этот принцип восходит еще к Венецианской республике, в эпоху «невидимого крюка» он был немыслим для подавляющего большинства государств. Лисон приводит следующее свидетельство английского моряка, попавшего в плен и решившего примкнуть к пиратам:

«Большинство из нас, ранее страдавших от жестокого обращения со стороны офицеров, теперь абсолютно защищены от любого подобного зла. Теперь у нас есть выбор. Для надлежащего исполнения, помимо капитана, назначаются другие офицеры, с тем чтобы не отдавать слишком много власти в руки одного человека».

Важнейшую роль в этой системе выполнял квартирмейстер. Пират, получивший эту должность также через прямые выборы, должен был следить за справедливым распределением благ между членами экипажа, будь то провизия или награбленное золото. Квартирмейстер был прямым посредником между лидером и «народом», одновременно выполняя функции казначея. Без этого ключевого звена пиратская демократия не могла существовать ни социально, ни экономически.

Однако Лисон призывает не идеализировать морских разбойников как носителей высоких идеалов, которыми они ни в коем случае не являлись. Он указывает, что все эти проявления, кажущиеся нам справедливыми в этическом плане, на деле были производными сугубо экономического рационализма:

«Управление демократического типа на пиратском корабле возникло из-за погони за „невидимым крюком“. Пираты были заинтересованы в предотвращении злоупотреблений со стороны капитана, чтобы ничто не мешало их скоординированному взаимодействию во время грабежей. […] Никакая внешняя власть не проектировала, не направляла и не навязывала демократию пиратскому сообществу. Преступная корысть пиратов привела их к принятию этой системы без побуждения извне».

Демократическое самоуправление вкупе с колоссальной жаждой наживы, по мнению Лисона, позволили буканьерам опередить свое время в социальном отношении. Автор «Невидимого крюка» указывает, что пиратские коллективы были лишены расовых предрассудков и гарантировали равные права всем членам команды, независимо от цвета кожи. При этом, например, в Великобритании институт рабства был запрещен под давлением аболиционистов лишь в 1807 году, а в заморских владениях короны — еще через три десятилетия.

Хотя сообщества пиратов не имели единого руководящего центра, им было необходимо собственное, негосударственное регулирование (как это в наше время юристы рекомендуют при создании ДАО). В случае «невидимого крюка» Лисон обнаруживает три базовые функции «кодексов», которыми руководствовались разбойники:

Под общественным благом в случае пиратства следует понимать коллективные действия в случае, например, абордажа торгового судна. Добыча от этого предприятия, соответственно, является неисключаемой выгодой. Которая направляется в том числе на «социальное обеспечение» для пострадавших во время того же абордажа — в своей экономической составляющей кодекс предполагал то, что сейчас назвали бы пособием по инвалидности.

«Каким бы странным это ни показалось, документами, самыми близкими по духу к пиратским „конституциям“ XVII–XVIII вв., были пуританские евангелические заветы того же периода, составленные переселенцами из Новой Англии. […] И евангелические заветы, и пиратские „конституции“ создали системы частного управления для членов своих сообществ, обеспечивая консенсусную основу для их регулирования», — резюмирует Лисон.

Самой узнаваемой частью пиратского «бренда» и непременным атрибутом буканьеров было черное знамя с черепом и скрещенными костями. В нынешнем виде он был популяризирован Голливудом. В действительности же «Веселый Роджер» имел множество вариантов и мог передавать самую разную информацию об экипаже конкретного судна и его намерениях.

Для чего пиратам понадобилось особым образом обозначать свое присутствие, заранее предупреждая о себе потенциальных жертв? Наиболее очевидный ответ на этот вопрос: для устрашения.

Лисона это объяснение не устраивает. По его мнению, через «Веселого Роджера» пиратские сообщества реализовали то, что современные экономисты называют сигнальной стратегией или сигнализированием. Нечто подобное мы практикуем в повседневной жизни. Работая в офисе, человек, вероятно, будет соблюдать принятый в коллективе дресс-код, тем самым символически сообщая коллегам о своем профессионализме. Диплом престижного университета сигнализирует о том, что его обладатель, скорее всего, обладает высокой квалификацией. Приглашая бизнес-партнера на обед в дорогой ресторан, мы даем ему понять о серьезности своих намерений и т. д.

Так, без сигнальной стратегии в современной экономике невозможно, например, провести ICO. Эксперты в данном случае выделяют три составляющие, необходимые для успеха нового проекта:

Лисон считает, что пираты также использовали сигнальную стратегию при формировании своего «бренда». Оскал черепа на «Веселом Роджере» должен был не вселить в жертв дополнительный ужас, а передать четкую информацию. А именно: на этом корабле находятся пираты, которые, руководствуясь своим кодексом, вас пощадят, если вы не будете сопротивляться.

«Погоня пиратов за прибылью, которая в конечном счете и привела их к использованию „Веселого Роджера“, способствовала повышению благосостояния не только пиратов, но и их целей. Кораблям, преследуемым пиратами, несомненно, было лучше, если бы они не встречали на своем пути морских бандитов. Если же этого не удавалось избежать, „Веселый Роджер“ обеспечивал мирную кражу вместо жестокой и кровавой битвы. Таким образом, хотя „Веселый Роджер“ являлся одним из самых узнаваемых символов смерти и разрушения, подобный символизм — это только часть истории. Другая ее часть — это жизни, которые были сохранены благодаря зловещему флагу пиратов», — считает Лисон.

Конечно, предъявляя такую специфическую «дорожную карту», разбойники руководствовались не соображениями высокого гуманизма, а экономической целесообразностью. Если жертвы вовремя поймут, с кем имеют дело, риски для пиратского корабля и его экипажа будут сведены к минимуму.

Лисон также указывает, что морские бандиты вполне осознанно прибегали к своего рода рекламной стратегии создания репутации. Для ее понимания он предлагает читателю вспомнить, как формируется наше отношение к брендам. В качестве примера Лисон приводит автомобильную промышленность. При упоминании марки Mercedes-Benz мы почти наверняка подумаем о «немецком качестве», а услышав название Honda — о доступности и практичности.

К чему-то подобному стремились и пираты, «маркетинговой стратегией» которых было поддержание своей репутации жестоких варваров без моральных принципов. Однако здесь им требовалось четко продумывать издержки и выгоды. Если бы пираты слишком часто прибегали к страшным казням тех, кто, по их мнению, этого заслуживает, будущие жертвы предпочли бы смерть в бою. Следовательно, выросли бы риски и для самих корсаров. И напротив: излишнее «мягкосердечие» подорвало бы репутацию пиратов как беспощадных и крайне опасных врагов.

Основные претензии критиков к «Невидимому крюку» заключаются в том, что автор книги предлагает слишком простые объяснения сложных социальных процессов. Экономист Алан Кирман указывает, что Лисон откровенно романтизирует пиратов старой эпохи и полностью игнорирует их современных сомалийских «коллег». Рецензент также считает, что описываемые в книге явления противоположны идеям Адама Смита, и ей бы больше подошло название «Видимый крюк».

Однако в целом работа встретила положительный отклик и принесла своему автору награды журналов The Week и ForeWord Reviews. А в 2022 году Питер Лисон удостоился Премии Адама Смита, вручаемой за выдающийся вклад в популяризацию идей свободной рыночной экономики.

«В книге Лисона есть важный подтекст: если даже бандиты-пираты смогли организоваться в относительно мирные сообщества, то, возможно, и современным людям следует меньше оглядываться на государственное принуждение и больше ориентироваться на порядок, возникающий в результате добровольных человеческих взаимоотношений», — заключает экономист Фрэнк Стефенсон.

Цитаты из книги The Invisible Hook приведены по изданию: Питер Т. Лисон. Невидимый крюк: скрытая экономика пиратов. Москва: Издательский дом «Дело», 2023. Перевод с английского Ирины Шевелевой.

Подписывайтесь на ForkLog в социальных сетях

Рассылки ForkLog: держите руку на пульсе биткоин-индустрии!

Источник